на главную страницу |
отменятина |
работины |
эпилог |
дурная привычка |
половой акт «««
диалоги |
сон |
ноша |
— Надька, сучья твоя морда! — заорал Семеныч — живо разделась и в кровать!
Надька покорно подошла к постели и так же покорно стала снимать платье, обычное, деревенское платье, которое имела каждая баба на селе.
Семеныч не долго думая, поставил ее во всем известную позу и с видом горе-пионера принялся исполнять супружеский долг.
— Господи 21 год замужества, а все как было, так и есть, ничего не меняется… и видно не изменится — подумала Надька и с упорством Сизифа продолжила сдерживать натиск свежеиспеченного маркиза де Сада. — Когда все ЭТО началось? то ли после переезда в село, то ли после того, как он начал пить… Почему, зачем и за что мне все ЭТО? Неужели ТАКОЕ количество грехов водится за мной? Неужели я все это заслужила — мысленно спросила себя Надежда, и сама поняла всю банальность продуманной фразы.
— Хотя, что не банально в этом мире? Все, что могло быть — уже свершилось, а что не свершилось того и быть не может.
Картины из прошлого медленно проплывали перед глазами, вот первый вечер, вот уже и постель, вот ЗАГС, вот дети и т.д. и т.п. Один единственный момент постоянно ускользал, «когда все ЭТО началось?»
— И зачем я вышла замуж, зачем? — Вопросы скользили в голове, скопом, как тугая веревка и каждый вопрос был ниткой.
Состояние у Надежды, было насквозь истеричное, и только то, что называется «тяжелым детством», помогало выстоять и не впасть в «забвение крика», как это называл покойный папаша Надежды. Жизнь Наденьки выдалась скажем так не из легких, однако человек - животное быстро привыкающее ко всему, вот и ей пришлось привыкнуть. Привыкнуть к побоям, привыкнуть к роли наложницы… Но когда-нибудь, любому терпению приходит конец, даже самому долговечному, вот и ее терпение лопнуло аки всем известный мыльный пузырь.
Но если в данном случае любой человек начинает биться в истериках и мыслить о суициде в полный рост, то с Надеждой все происходило с точностью наоборот, она замкнулась в себе и стала олицетворением покорности. И это было самым жутким состоянием, приравнивается к алкоголику-одиночке. Мы сли продолжали свой убийственный полет по дебрям скопления нейронов, точнее это были даже не мысли, а как будто вырванные кадры из фильма.
— Все, не могу больше, скорей бы он закончил, скорей бы уже. — Но он почему то не заканчивал, а время словно издеваясь и намекая на свою вечность продолжало пилить на скрипке заунывную мелодию. Состояние было как на приеме у врача, когда и терпеть то нет сил, а надо.
— Наверное, через это состояние проходят все, в том или ином возрасте. Одни для того, что б поумнеть, другие для того, что б повзрослеть, третьи для первого и второго. Правда, не многие говорят потом об этом, кому ж хочется такой ужас вспоминать… Наверное, это правильно, надо так, и от грехов отмыться и ума набраться. — Она продолжала мыслить, если это можно назвать так.
Вообще во время такого состояния мозг очевидно ища выхода, начинает работать за троих, человек постоянно думает о прошлом, о будущем, страхи прошлые и нынешние не дают покоя, сон похож на бред в аду, а физические ощущения дополняют реальность картины, чьим автором является жизнь.
— Неужели все? — задала она себе вопрос, — неужели все закончилось, и я могу встать?…
— Что стоишь как истукан в позе лотоса? — спросил Семеныч
— Вставай уже… — милостиво произнес он.
Надька встала медленно, как после полной трудовой смены, оделась, взяла деньги и сумку.
— Схожу в магазин, а то сейчас Ромка с Веркой придут…
— Полуспрашивая-полуутверждая произнесла она.
— И пива захвати. — Беззлобно произнес Семеныч.
— Угу…
Она шла медленно, зная, что будет делать, с видом человека, который уже все решил… Было жалко всего, детей, которые оставались с НИМ, упущенное время, своего рождения (а ведь могла и умереть при родах), было жалко даже не вымытой посуды…
Река шелестела тихо и уютно, как печь в родном доме, в том доме где ты родился и вырос, в том доме в который надеешься вернуться или создать…
— Я — хренов Мартин Иден — тихо проговорила она…
